Николай Караченцов: ребята, я живой!2196
mirtes
Николай Караченцов завоевал сердца поклонников в разных уголках страны. Его харизматичных героев любят все. 12 лет назад страшная автокатастрофа оборвала его творческую биографию. С тех пор Николай Петрович редко дает интервью и практически не появляется на публике. Но любовь жены и детей, мечты сыграть Малюту Скуратова и услышать громкие овации зрителей вдохновляют его бороться с недугом. В интервью «Домовому» Николай Караченцов поделился воспоминаниями и планами на будущее.
– Николай Петрович, вы со студенческой скамьи служили в одном из лучших театров страны. Как так получилось?
– В Школе-студии существует закон: лучших студентов на последних курсах в первую очередь «бронирует» МХАТ. Берут самых интересных, которые, по мнению корифеев Художественного театра, могут продолжить мхатовскую школу. И вот в 1967 году случилось, наверное, единственное в истории Школы-студии событие, нарушившее традицию: распределение в «Ленком» по прямому указанию из Министерства культуры. Нас всех тогда вызвали в Минкульт и сделали предложение.
– Почему вдруг нарушили традицию?
– Из Театра им. Ленинского комсомола «ушли» Анатолия Эфроса. Анатолий Васильевич по тогдашним правилам имел неписаное право забрать с собой 10 лучших актеров. Он увел Ольгу Яковлеву, Ширвиндта, Державина, Гафта, Антонину Дмитриеву, Проню Захарову, Дурова, Каневского... Каждый артист «Ленкома» мечтал, чтобы Эфрос взял его с собой, поскольку этот режиссер в отечественном театре – фигура! Театр «оголился». Театральные начальники стали просматривать дипломные выпуски посильнее, чтобы восстановить труппу. Назначенный режиссер Владимир Васильевич Монахов в свое время учился с худруком нашего курса Виктором Карловичем Монюковым. И Монахов предложил Монюкову: «Давай с твоего курса возьмем 10 человек». Так я оказался в «Ленкоме».
– Ваши родители из творческой интеллигенции?
– Отец работал художником-графиком. Много лет сотрудничал с «Огоньком». Плакаты на антивоенные и мирные, народно-хозяйственные темы рисовал. Их и сейчас еще иногда можно встретить в букинистических магазинах. Он фронтовик, дошел до Курской дуги, был ранен. Перенес 11 инфарктов, но прожил долгую интересную жизнь… Мама – балерина, служила главным балетмейстером в Театре оперы и балета города Улан-Батора. Руководила танцевальными коллективами во Вьетнаме, Монголии, Сирии.
– Да вы из «мальчиков-мажоров»! Жили, наверное, в отдельной квартире, на «Волге» девчонок катали?
– Машины не было. Квартира была, в Девятинском переулке. И жил я в ней один, поскольку матушка подолгу находилась за границей. Стилягой не был, но жилось мне чуть проще, чем однокурсникам. В доме водились чеки из «Березки» серии «Д». Иногда отоваривался в закрытом магазине. Помню, купил там первые джинсы «Супер Райфл». А вообще я комсомольцем был и коммунистом, кстати, с 17 лет. До заместителя секретаря парткома театра поднялся. Вступил в партию на первом курсе института, по идейным мотивам: хотел спасти мир, а в конце 80-х, когда началось всеобщее разочарование, предложил закрыть заседание нашего партбюро. Навсегда. Марк Анатольевич сказал на это, что время закрывать партячейку пока не пришло. Но после того, как партбилет в эфире программы «Взгляд» сжег, сам фактически ее и распустил…
– Николай Петрович, какое у вас амплуа?
– У меня однозначного амплуа никогда не было. В студенческие годы играл вора-рецидивиста Жоржа Милославского в «Иване Васильевиче» по Булгакову, в дипломном спектакле в постановке «Швейка» – роль поручика Лукаша…
– А в какой роли видите себя сейчас?
– Может, Малюты Скуратова… (Смеется.) На самом деле в любой роли вижу себя, и необязательно исторической. Можно и фантастической. Меня всегда считали универсальным артистом. После «Старшего сына» мне предлагали роли в направлении социально-психологическом, после «Собаки на сене» – комедийно-гротесково-музыкальные. После «Юноны» пошли герои-любовники. Среди моих театральных ролей много сильных личностей. Не только герои давней истории – граф Резанов, князь Меньшиков, бунтарь Тиль, но и персонажи нашей эпохи – генерал Карбышев в «Диктатуре совести», Алексей в «Оптимистической трагедии». В кино играл чаще современников – танкиста в «Солдатах свободы», райкомовца в «Красной площади», фиктивного сына-разгильдяя в «Старшем сыне».
– В «Домовой» приходят письма от читателей с просьбой узнать, как вы себя чувствуете сейчас.
– Мои мешки под глазами всю жизнь мне выходили боком. Почему-то все считали, что я пьющий. Никто не верил, что это врожденное строение лица. Да и вообще при моих физических нагрузках особо пить было некогда. Так, пару рюмок иногда за ужином. Это я к тому, что мой внешний вид не отражает моего внутреннего состояния. И сейчас тоже. Так что всем читателям хочу сказать: ребята, я живой! Я хочу жить и радоваться жизни!
