Андрей КУЗНЕЦОВ: Главное оружие политика – его честное слово1054

В начале 90-х работал Андрей Кузнецов в официальном издании свердловских властей и делал авторский еженедельный проект на местном независимом телеканале. Прошел кавказские «командировки» первой чеченской.

Стал одним из идеологов жестко оппонирующего областному руководству левого движения «МАЙ». Затем – директор регионального Института политики и экономики. Дальше последовала работа в администрации губернатора Свердловской области, а после – уход в системную оппозицию, партию «Справедливая Россия». 

Сейчас Андрей Кузнецов – заместитель руководителя фракции Справедливая Россия – За правду в Госдуме. Руководитель проекта сети Центров защиты прав граждан. 

У этих карьерных перипетий была предопределенность. В интервью уральскому журналисту Андрей Кузнецов рассказал, почему Госдума, несмотря на наличие в ней доминирующей силы – «Единой России», остается местом для дискуссий. 

Пояснил, чем спецоперация на Украине отличается от контртеррористической операции на Северном Кавказе. И с теплотой вспомнил школу ответственности за печатное слово, которую прошел в уральской «Областной газете».

 

 

– Андрей, после учебы на журфаке нечасто видимся, но каждый раз перемены в твоей жизни удивляют. Предыдущее интервью состоялось, когда ты руководил Институтом прикладной политики и экономики.  Потом была работа в региональной исполнительной власти, а оттуда ты шагнул в федеральную – сперва в качестве партфункционера, а сейчас – депутата-справедливоросса в Госдуме. Продуманно ли ты выстраивал карьеру? 

– Если брать с самого начала, со школы, то вообще-то я готовился пойти по военной стезе, как отец. Тема служения Родине – это у нас такое семейное направление. В родне и по отцовской, и по материнской линии все деды – военные.

В нашей семье всегда культивировался такой, можно сказать, священный патриотизм: если что-то делаешь, в первую очередь смотри: насколько это полезно для тех, кто тебя окружает, для Родины.

Отец нацеливал меня на поступление во Львовское военно-политическое училище, на военного атташе. Но в конце 80-х в СССР уже началась неразбериха. И он сам отговорил меня ехать во Львов, прямо так и сказал: сегодня тебя там ничему хорошему уже не научат…

 

– А почему если не военное дело, то журналистика?

– Тяга к печатному слову. Это с детства. И в какой-то степени «помощь свыше». Бог послал человека, который меня направил. 10-й класс заканчивал в 25-й школе Перми.

В то время в школу пришла новая завуч. Которая, судя по всему, очень внимательно относилась к будущим выпускникам. Однажды она остановила меня в коридоре и строго сказала: «Кузнецов, тебе нужно поступать на журналистику, ты знаешь об этом?» Дала телефон редакции газеты «Звезда» и проследила, чтобы я до нее в итоге дошел.

Журналистика стала для меня тем самым общественным служением, которое в конечном счете заложило основу и для моей публичности, и помогло сформировать необходимые навыки для дальнейшей политической борьбы за общественные интересы.

Правда, все это пришло далеко не сразу. 

Современная журналистика требует от журналиста в первую очередь задвинуть на задний план именно свое личное мнение. Ведь нужно дать читателю и зрителю возможность увидеть и понять событие как оно есть, без примеси авторских мнений.

Отличать факты от интерпретаций – суть профессии журналиста, без которой вообще нельзя научиться видеть правду жизни.

На профессиональное освоение этих секретов ушло несколько лет. И в какой-то момент я понял, что не хочу просто непредвзято пересказывать информацию – я хочу говорить о причинах проблем, о способах их решений и о том, что мешает их воплощению.  Так что приход в активную политику был для меня делом времени…

 

– Я стал успешен в своей профессии – во многом благодаря тому, что в разное время я имел возможность поработать в высококлассных командах.  

На этапе профессионального становления это, конечно, «Областная газета». Пришел туда студентом: только женился, искал работу. Предложили два варианта – и один из них «Областная». Тогда еще, кто помнит, она называлась «За власть Советов».

Это был коллектив со своей атмосферой, своими принципами и правилами. В силу статуса официального печатного издания здесь всегда с обостренной ответственностью подходили к каждому написанному слову. Нас тоже этому учили. Ты всегда понимал, что доводишь до людей позицию власти и это требует филигранной точности. 

 

– Что хорошего в зарегулированности официальной журналистики?

– Любое утверждение должно быть взвешено и до последней буквы проверено на соответствие фактам. В «Областной» было именно так. Считаю, любому молодому журналисту на старте полезно пройти такую школу дисциплины и ответственности. Только так можно научиться отвечать за то, что говоришь и пишешь.     

Тогда и с технической точки зрения отношение к слову было скрупулезным. Вспомни, сколько этапов проходило от подготовки текста до печати, какое количество людей было задействовано в процессе! Пишешь материал от руки, несешь в машбюро. Получаешь его оттуда напечатанным красивыми буквами. Идешь в секретариат, где текст проверяют на соответствие количеству знаков в полосе, смотрят заголовок – и т. д. и т. п. И уже на выходе рабочий в типографии набирает его в гранках.

Сейчас все ушло в компьютер. В том числе, наверное, поэтому относиться к слову стали легче.

Многому научили еженедельные планерки редколлегии, где, невзирая на ранги и статусы, шел разбор текстов, идей. Так, по сути, в концентрированном виде передавался бесценный для профессии практический опыт.

 

– Сейчас с них каждое утро начинается…

– Жизнь ускорилась. Я благодарен людям, с которыми в тот момент работал, – Юре Глазкову, Сергею Очиняну, Сергею Шевалдину. Светлане Добрыниной – она возглавляла отдел информации и была моим первым руководителем.  Наталье Александровне Скриповой, ответственному секретарю.

Многие учились у Алексея Куроша. Он выпускник УПИ и живое воплощение аксиомы, что журналистика – это призвание. Человек с железной внутренней логикой, умеющий интуитивно отделять важное от второстепенного.

Заранее прошу прощения, кого не упомянул, из тех, с кем я научался работать со словом. Как известно, точное, честное слово – главное оружие любого политика. Конечно, к слову полагается и дело, результат. Без конечного результата любое слово превращается в пыль времени…

 

– Сразу определился, что политика – твое?

– Как только впервые получил задание на освещение деятельности областной Думы. Политика в области была интересная, живая, драйвовая. Первые выборы губернатора, мэра. Дебаты в прямом эфире, споры до хрипоты, зашкаливающие эмоции.

Печатное слово тогда имело великую силу. Помню, как получил свою первую журналистскую премию – от общественников.  Это была, если не ошибаюсь, Ассоциация независимых профсоюзов, которая отметила мою работу по защите интересов сотрудников милиции. Наша молодая семья купила на эту премию стиральную машинку.     

Параллельно с «Областной газетой» была еще телевизионная история. Сначала как хобби. С однокашниками, Володей Ортом, Олегом Глаголевым и Димой Каштановым, делали спортивные программы.

 

– Помню, как вы собирались в университетском семейном общежитии на Чапаева, 16а и что-то там креативили.

– Все началось со знакомства с директором Центрального стадиона Валерием Костомаровым. Он увидел, что мы ребята, увлеченные спортом и журналистикой. Предложил делать программу о событиях, которые происходят на ЦС. Мы взялись за нее с удовольствием.

Все сложилось удачно. Костомаров дал помещение. Директор 4-го канала Игорь Мишин предоставил эфир. Михаил Нелюбин и Николай Ульянов – журфаковские друзья, делавшие на своей студии «УИК-ТВ» бизнес-новости для СГТРК, –  подтянули рекламный блок. В общем, проект состоялся. Я был одним из ведущих. Начали с программы с незатейливым названием «Центральный стадион», потом возник проект про футбол – «Спорт №1». Ездили на стажировки – ТВ-6, НТВ.

 

– У Василия Уткина, наверное, мастер-классы брали?

– Скорее он у нас. (Смеется.) Василий тогда только заходил в тему футбола, а мы уже знали про футбол все. Ну или думали, что все. 

Кстати, через несколько лет через наше студенческое телевизионное хобби я шагнул в профессиональную общественно-политическую тележурналистику – руководил редакцией новостей ТК «10 канал-Губерния» и был ведущим аналитических итоговых еженедельных общественно-политических телепрограмм «Времена» и «Текущий момент».

Мы анализировали и освещали социально-экономические события, происходившие в нашей области.

Можно сказать, с того времени уже не было ни одного крупного промышленного предприятия или города, в котором бы не поработала наша творческая группа.

А в «Областной газете» я проработал несколько лет, стал там редактором отдела политики.

В зоне ответственности были работа исполнительной и законодательной власти, местное самоуправление.

 

О том, что было в Чечне: Вижу, офицер-разведчик и чеченский полевой командир на нейтралке стоят, разговаривают. И рукавами слезы вытирают..

 

– Вы же не только в местной повестке варились. Помню сюжет местных новостей – ты с фотоаппаратом на крыше разрушенного президентского дворца в Грозном...

– В первую кампанию мы несколько раз ездили в Чечню с бригадой 4-го канала и Володей Рубцовым из «Уральского рабочего».

Сейчас вспоминаю, какие мы были безбашенные и рисковые.

Однажды прямо в расположении Главного управления штабов в Грозном к нам подошел чеченец, совершенно незнакомый: «Вы журналисты? Хотите поговорить с участниками боевых действий с нашей стороны?»   

Закрепленные за нами военные сказали: не советуем туда ехать. А для нас даже вопрос так не стоял! Это же классика профессии: хочешь максимальной объективности – получи мнение всех сторон.

Нас привезли к разрушенному президентскому дворцу в центре Грозного. Толпа народу – как на рынке. Шум. Десятки человек, ухая, бешено несутся по кругу в зикре (религиозный чеченский танец-молитва). Нас периодически останавливают, что-то спрашивают. У меня почему-то поинтересовались знанием английского.

Девушке – репортеру «четверки» в какой -то момент стало плохо, и она отдала мне микрофон. В собеседники нам определили русского парня, воевавшего с той стороны. Ход психологически понятный – человек, по сути, один из нас.

Мы беседовали минут тридцать. Он был идеологически очень хорошо прокачан. Причем не как зомбированный адепт, а именно как человек с убеждениями. Объяснял, почему в войне участвует значительная часть чеченского народа. Мы все честно отсняли и потом, уже дома, смонтировали репортаж и фильм, которые показали по «четверке».

 

– И какая была реакция властей и общества?

– Я уверен, то, что делали мы и другие журналисты на той войне, в конечном счете помогало нашим народам разобраться с тем, кто за какие интересы воюет. И когда разобрались, война сошла на нет.

На глубинном уровне не было между народами вражды. Ценности-то общие: не убей, не укради… Но были силы извне, которые раздували кровавую национальную ненависть, используя имеющиеся проблемы и противоречия. И была изъеденная коррупцией ельцинско-чубайсовская система управления.

И если сравнить с тогдашними событиями сегодняшнюю ситуацию на Украине, то я вижу схожесть именно в том, что в отношения наших народов идет сильное вмешательство извне.

Но в чем отличие?

Тогда в Чечне, мне кажется, по большому счету еще не было непримиримости. Были принимающие решения люди по обе стороны, которые, к сожалению, отошли от определенных правил. И в этом была трагедия. Которая сперва привела к войне, а потом не давала возможности ее завершить.

 

– И при этом с обеих сторон ведь еще были люди, воспитанные на общих ценностях. На пионерских кострах, советских мультфильмах, наконец.

– Вот тебе как раз пример. В третью командировку нас забросили в горы, в  расположение разведсоединения, которое закрепилось на одной из высот в Веденском районе. Из-за нелетной погоды зависли там суток на пять – путь назад по земле был отрезан.

Дело было летом 1996-го, на фронте очередное затишье. В один из дней стал свидетелем такого эпизода. Встретились офицер-разведчик и один из чеченских командиров. Отошли поговорить, присели на нейтралке. Разговаривают, а сами рукавами глаза от слез вытирают.

Как оказалось, они армейские друзья, во времена Союза служили в танковой дивизии в Шали. Да, они тогда хоть руки друг другу пожали, но в конечном итоге разошлись по разные стороны фронта. Но с обеих сторон тогда было ощущение, что мир возможен.

 

 

– Сейчас, на Украине, по-другому?

– В братской Украине людей за 30 лет независимости капитально «перепрошили».  Это чувствуется. И все равно общую историю никуда не денешь. Причем дело не только в общих славянских корнях. На днях у нас был ВКС с региональными отделениями. Запомнилось выступление секретаря бюро СР в Чечне Малики Абалаевой. Она рассказывала, как в годы голодомора тысячи украинских семей нашли спасение в Чечено-Ингушетии. Для многих из них республика стала второй родиной, они остались там жить, пустили корни. И сегодня Малика, как и многие в России, переживает из-за того, что украинцы становятся от нас все дальше.         

И заканчивая тему Чечни. На меня та война очень сильно повлияла.

Помню, возвращались домой через Ростов. Как из одной реальности в другую. Еще пару часов назад фронт, канонада, разрушенный Грозный. Кругом опасность, напряжение постоянное. Мы грязные, с рюкзаками заходим в ростовский аэропорт – и видим другую жизнь! Люди ходят смеются, выпивают. В голове вопрос: как же так? Как вы можете?!

И еще вспомнилось. В ночь на новый, 95-й год, когда в Грозном шло кровопролитие, в Екатеринбурге во всех районах было какое-то неимоверное количество фейерверков. Там пушки, многотысячные смерти, трагедия. Тут – салюты, пьяные компании и хохот. Этот диссонанс потом долго преследовал.

Чеченскую войну я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Грань между жизнью и смертью очень тонка. Что бы ни происходило, я уже знаю об этом.

 

 

– Почему ушел из «Областной»?

– Чем ближе к возрастному порогу 30-летия, тем острее проявлялось желание не просто освещать события, а влиять на ситуацию. К этому моменту сформировались взгляды, политическое видение, даже идеология. Появились единомышленники. И мы создали свою региональную политическую партию.   

 

– Ты про движение «МАЙ»?

– Да. С его лидерами я познакомился еще во время работы в «Областой». Александр Бурков возглавлял областной Комитет по управлению имуществом. Антон Баков был депутатом облдумы и одним из идеологов команды Эдуарда Росселя.

В начале 99-го мы создали движение, где я возглавил идеологический блок.

Мы все были молодые, энергичные и искренне хотели изменить мир. Ставили благородные цели. Полное название «МАЯ» – движение трудящихся за социальные гарантии. Тогда как раз начались массовые задержки по выплате зарплат работникам бюджетной сферы. И мы решили, что с властью нужно действовать жестко. 

Мы верили в то, что делали. Это редкое для политики совпадение.

 

– Многие считали, а некоторые считают до сих пор Бакова и Буркова прожженными циниками. Да и «Май» был создан буквально накануне вторых губернаторских выборов (прошли летом 1999-го).

– Такой имидж – это скорее результат информационной войны, с которой мы, кстати, столкнулись впервые. Официальные СМИ объявили нас террористами.

 

– Это про то, что вы захватывали кабинеты глав муниципалитетов и отправляли их искать деньги на выплаты зарплат?

– На самом деле, конечно, это были никакие не захваты, а скорее такие не очень удобные для чиновников приемы граждан. Мы никого никуда не отправляли. Просто люди приходили на прием и отказывались уходить, пока мэр не подпишет официальный план погашения долгов бюджетникам. Мы называли это «принудительный диалог мэра с народом».

Представители трудовых коллективов вместе с нашими активистами и юристами приходили к главе муниципалитета. И требовали подписать соглашение, четко фиксирующее, когда людям погасят долги по заработной плате.  Законом это не запрещалось.

Первый такой «диалог» состоялся в Кушве и длился 11 дней.

Ровно столько времени люди не выходили из кабинета главы!

Это много говорит и о самом мэре, и о том, какими тогда были мы – настойчивыми и по-хорошему упертыми.

В общей сложности акцией были охвачены более 30 свердловских муниципалитетов. 

Конечно, это был шок для власти. Сегодня можно только удивляться терпению губернатора Росселя. Но даже он тогда не мог нас остановить.

 

– А ведь в итоге-то проблему зарплат приходилось решать ему. Мэр подписывал соглашение, а потом ехал в Екатеринбург просить денег у областных властей – и они их давали. А лавры все равно доставались «Маю».

 – Да, ведь мы заставили власть сделать проблему погашения долгов по зарплатам приоритетной. У нас получилось.

К осени 1999 года полугодовые долги были погашены для сотен тысяч бюджетников. Ведь до этого было как: будут деньги – заплатим, а пока ждите. А тут все. Проблема вышла из берегов. Принудительный диалог стал мощнейшим коммуникационным инструментом, с помощью которого мы повысили градус до предела.

Тогда же «Май» организовал круглосуточные пикеты у Белого дома в Екатеринбурге. Установили восемь палаток, где, сменяя друг друга, жили люди, приезжавшие нас поддержать. Палатки простояли 53 дня! За это время через них прошли более 3,5 тысячи человек! К нам туда даже приезжали иностранцы, изучали, а что такое происходит в Свердловской области. 

Ты выше про выборы говорил. Так вот то, что мы вышли во второй тур, стало для нас неожиданностью – заявляю без всякого кокетства. Считалось, что за победу будут биться два гиганта – губернатор Россель и мэр Екатеринбурга Чернецкий. А тут какие-то молодые ребята. У нас средний возраст был меньше 30. То, что мы сделали, было разрывом шаблона.

 

– Если бы кандидат «МАЯ» Александр Бурков не прорвался во второй тур губернаторских выборов, Свердловская область, не исключено, могла пойти по другому пути.  А еще был «майский» вице-губернатор Тамбовской области Андрей Франц. Понимаешь сегодня, что делал историю? 

– В тот момент мы больше думали о результате в плане доверия граждан. И он для нас был не в том, что на выборах мы взяли «серебро», а в том, что уже осенью долги перед бюджетниками были погашены. А весной 2000-го мы уже фракцию в областной Думе создали – это говорило о том, что у нас сформировалась реальная поддержка общества.

Во втором туре власть, конечно, проехалась по нам катком и буквально смяла. Отреагировала на нас как на угрозу. Санкции вводились по всем фронтам. Если помните, Антон Баков был директором Серовского металлургического завода, создал там народное предприятие. Народ его на руках носил. Но в итоге народное предприятие было уничтожено. Завод трижды штурмовали омоновцы, сменили власть, и там началась совсем другая история.

То же самое произошло с Качканарским ГОКом, где была своя группа сочувствующих нашему движению. На брата Александра Буркова попытались возбудить уголовное дело…

 

– Тогда был замечательный заголовок статьи в одной из газет – «ГОКнувшийся “Май”». Но ведь и вы, если прямо по-честному, играли не по правилам. Диалог с мэрами больше походил на шантаж.

– Тогда много чего печатали в газетах. Но я хочу заметить, что все, весь костяк нашего движения на сегодняшний день – уважаемые состоявшиеся люди, каждый на своем месте принесшие немалую общественную пользу. Антон Баков стал депутатом Госдумы, затем нашел себя в строительстве и общественной деятельности.

Александр Бурков поработал и в Заксобрании области, и в Госдуме, окончил школу губернаторов и был призван Президентом страны в Омскую область, где получил доверие граждан.

Лично мне «МАЙ» дал внутреннюю уверенность в правоте идеологии сильного социального государства. Мы тогда только немного прикоснулись к этому, можно сказать, и тут же получили такой широкий общественный отклик.

Государство, основанное на сильной социальной политике, всегда будет иметь такую высокую поддержку граждан, что сможет решать любые задачи своего развития.

Именно с тех пор мое стремление не быть сторонним наблюдателем, а именно влиять на социальную политику государства укрепилось как главное политическое направление. По нему я действовал в дальнейшем и работаю сейчас. Наши Центры защиты прав граждан – это современная цивилизованная форма влияния на социальную политику властей.  

А технологии общественного воздействия, которые мы тогда применяли во времена «МАЯ», да, это было на грани, но они всех, и власть в первую очередь, сделали сильнее.

Власть стала менять законодательство. Да, сейчас по закону уже нельзя запросто взять и поставить палаточный городок или устроить митинг. Но вся штука в том, что это уже и не нужно. Приняты и работают законы, позволяющие все решать в правовом поле.

Сегодня наш официальный Центр защиты прав граждан (проект «Справедливой России». – Ред.) в случае необходимости просто подает от имени тех же бюджетников судебный иск, и мы заставляем власть выплатить деньги – без всяких палаточных городков.

 

– То, что делают Центры защиты прав граждан, вынуждая власть на местном и региональном уровнях, исполнять законы, – это работает?

– Мы не раз добивались для людей выплаты компенсаций, заселения.

Например, в Нижнем Тагиле для более 5 тысяч пенсионеров заставили пересчитать пенсии и вернуть недоначисленное. Суммы приличные – до 3–5 тысяч в месяц.

В Тавде без всяких митингов через суд расселили из ветхого жилья 13 семей. Недавно также через суд решили вопрос организации уличного освещения в отношении 9 улиц города Полевской. Результаты можно перечислять дальше. В те времена это было просто невозможно.

 

 

– К «МАЮ» отношение неоднозначное. Но в любом случае тот опыт в дальнейшем тебе пригодился.

– Вместе с коллегами-журналистами и политологами мы создали Уральский институт прикладной политики и экономики – первую на Урале официальную частную компанию, занимавшуюся аналитикой социально-экономических проектов в городах области, изучением общественного мнения и поиском решений для застоявшихся проблем.

К нам стали обращаться в том числе как к специалистам по разрешению конфликтных ситуаций – органы власти, крупные предприятия. Институт проводил мониторинг, определял очаги напряжения и давал рекомендации, как их погасить. Например, помогали наладить взаимодействие с трудовыми коллективами на предприятиях, где шли забастовки. Решали такие вопросы  на СУБРе, «Южуралникеле», ряде других многотысячных заводов. Был успешный проект по возврату в собственность России украденного акционерами завода «ВИЗ-Сталь». Делали маркетинговую концепцию для запуска строительства уникального и крупнейшего для России на тот момент нового микрорайона Академический в Екатеринбурге.  

На базе института мы реализовали проект репутационной базы данных – «Урал паблисити монитор» (УПМ). Вел его от начала и до конца.

Мы отслеживали весь спектр публичных сообщений о компаниях и персонах региона, ход и результативность их публичных действий. Это было востребовано.

Субъекты бизнеса и политики, которые заходили в Свердловскую область, обращались к нам, чтобы профессионально выяснить репутацию потенциальных партнеров. УПМ существует до сих пор как часть федерального проекта «Медиалогия». Благодаря ему мы досконально изучили область в разрезе компаний и персон. Именно поэтому, заходя в официальную политику нашего региона, я практически досконально знал всю социально-экономическую сферу области.

 

– То есть из протестного движения ты, можно сказать, с головой ушел в реальную социальную экономику. А как ты оказался в числе членов Президиума Правительства области?

– Это произошло не сразу. Фактически на протяжении 10 лет мы в постоянном режиме консультировали глав городов, руководителей предприятий, тех же депутатов Госдумы по очень широкому спектру социально-экономических проблем.

Мы выдавали срез общественных настроений, причины, рекомендации и проекты решений. Мы делали аналитику в том числе для областного Правительства. Начинали еще при Росселе. В 2011 году меня пригласили на работу в администрацию губернатора Мишарина. Посыл был конкретный – мы предлагаем вам реализовать эти предложения на практике. Согласился не сразу.    

Меня назначили на должность первого замглавы администрации губернатора. В ведение отдали информационную и внутреннюю политику – все, что связано с рисками развития и общественным мнением. Это была интересная работа и большой новый опыт.

Конечно, работа исполнительной власти изнутри видится и понимается совсем по-другому. Надо отметить, что мне довелось работать не только с Александром Мишариным, но и со сменившим его губернатором Евгением Куйвашевым.    

 

 

– С чего начал работу в Администрации губернатора?

– Много чего было.

Первое, что я сделал, придя в администрацию, – поручил аналитическому департаменту сделать аудит полномочий областной власти – на что мы можем повлиять, что можем решать сами без федерального центра, какие налоги менять, какие средства привлекать.

Оказалось, что по сравнению с теми же 90-ми эти полномочия значительно сократились.

В этих условиях нужны были новые подходы к управлению.

Мы сделали первое полноценное выездное заседание полного состава Правительства под руководством губернатора. И сразу знаешь где? В Североуральске. (Встает, подходит к карте.) Смотри, на машине это километров 440 на север от Екатеринбурга. Место выбрали неслучайно. Здесь в советское время сформировался пул промышленных городов – Волчанск, Краснотурьинск, Карпинск, Североуральск. Они все были завязаны в одной промышленной цепочке (показывает на карте) – здесь добыча глинозема, переработка на БАЗе; здесь энергетический сектор – добыча угля, здесь – сервисный узел.

Это были казенные города, полностью зависевшие от государственного заказа. Пришли рыночные отношения – все стало разваливаться.

Падение численности населения в Североуральске – с 33 до 25 тысяч. В Краснотурьинске завод рухнул по большому счету – из-за устаревших технологий он стал неконкурентоспособен. Об этих проблемах и шел разговор.

Мы поставили цель разработать для этого куста новую программу развития – предметную, по всем отраслям. Мы искали новый смысл жизни для этих когда-то казенных городов. А выезд сделали, чтобы погрузить всех чиновников в местную проблематику, оторвать от кабинетов, раздать задачи и поставить их на контроль. 

Сейчас вспоминаю – никто не был готов к таким «подвигам»! Чтобы провести заседание, мы везли туда из Екатеринбурга даже столы, мебель и т. д. На месте не было ничего! Проводили заседание в школьном спортзале.  Это очень запомнилось, потому что смысл был не символически провести заседание в Североуральске.

Смысл был в том, чтобы высокие чиновники пообщались с народом на местах, с директорами предприятий, чиновниками, младшим персоналом, с активом городов. Когда ехали обратно с губернатором, он мне сказал: «За два часа общения с директорами предприятий я узнал больше, чем за полгода работы Правительства». Такие выезды планировалось делать регулярными.

Особенностью моей должности было то, что в целом я отвечал и за губернаторский контроль исполнения предвыборных программ в муниципалитетах области, и за своевременное отслеживание общественных мнений, обратной связи, обращений граждан. Кроме того, приоритеты социально-экономической политики губернатора также прорабатывались в аналитическом департаменте, который я курировал.   

 

– Весной 2013-го Евгений Куйвашев продлил твой контракт на три года. Но ты ушел. Почему?

– Назовем это личными причинами. Приберегу на пенсию – для мемуаров. (Улыбается.)

 

– Тогда говорили, что ты просто уехал в Москву…

– Нет, я был и остаюсь закоренелым уральцем. Даже сейчас на посту депутата Госдумы живу здесь. А в тот момент председатель партии «Справедливая Россия» Сергей Миронов по рекомендации Александра Буркова предложил заняться федеральным проектом – созданием сети Центров защиты прав граждан.

В основу проекта Центров защиты прав граждан легли наши наработки по проекту «Справедливое ЖКХ», который мы развивали в Екатеринбурге. Концепцию организации таких центров Сергей Миронов в конце 2014 года предложил на встрече с Владимиром Путиным. И получил полную поддержку.

Уже в 2016 году мы создали более 80 Центров в 73 регионах России. Проект успешно работает на протяжении семи лет.

Я продолжаю курировать Центры и сейчас, как секретарь Президиума партии по защите прав граждан. А один из самых эффективных Центров защиты прав граждан, как не трудно догадаться, работает сегодня в Екатеринбурге.  

Но не только. Приемные действуют в Нижнем Тагиле, Каменске-Уральском, Богдановиче, Белоярском, Серове, Новой Ляле, готовим к запуску приемные во многих других городах области.

 

– С губернатором тогда, в 2013-м, как расстались? На последней майской демонстрации ты шел прямо сразу за ним, вызывающе выделяясь оранжевым партийным шарфом СР…

– Праздничное первомайское шествие – это уж точно не место для каких-либо разногласий. Цель-то у нас одна: процветание Родины. А вот пути разные.     

 

 

– Путь из партаппарата в Госдуму занял восемь лет. Почему так долго? 

– Партийный механизм на федеральном уровне – это серьезно. Набирался опыта. За восемь лет объехал все регионы страны. Лично изучил проблемы большинства регионов. Сегодня есть четкое понимание, чем живет каждая территория и как на этом фоне смотримся мы, Урал.

Многое дала работа в качестве заместителя руководителя, а потом и руководителя аппарата фракции СР в Госдуме. Это совсем иные масштабы. Зона ответственности просто огромна. Тут все, начиная от публичного графика руководителя до разработки законодательных инициатив и плана их реализации. Кроме того, тут все думские мероприятия. Если проводить параллель, то по многозадачности и коммуникациям руководитель аппарата федеральной фракции – это, наверное, почти как глава губернаторской администрации крупного региона.

Прошлым летом по предложению лидера партии Сергея Миронова меня выдвинули на думские выборы в родной Свердловской области. Продолжать вести работу по Центрам уже в статусе депутата оказалось гораздо правильнее и эффективнее.

Центры защиты прав граждан – это место, куда люди приходят тогда, когда все попытки решить проблему другими способами оказались неудачными. А с помощью депутатского запроса решать проблемы получается гораздо быстрее. 

Кроме того, в 2019 году меня назначили руководителем свердловского отделения партии. А раз я лидер реготделения, то обязан был и возглавить список на выборах. Еще раз благодарю земляков за широкую поддержку – среди регионов России мы набрали второй по количеству голосов результат партии. Именно благодаря поддержке земляков я стал депутатом Госдумы от нашей родной Свердловской области. Каждый день стараюсь оправдывать это доверие.   

 

– Ты в Госдуме полгода, первые впечатления еще не стерлись. Какие из них самые яркие? 

– С учетом моей предыдущей работы особых сложностей привыкания и вхождения у меня не было. За полгода я стал соавтором более 30 законопроектов – благодаря этому занял шестое место среди всех депутатов Думы по активности.

Тут есть объяснение, поскольку я возглавляю группу планирования при руководителе фракции, то можно сказать, что вся законодательная повестка так или иначе формируется с моим участием.

Но чтобы добиться, чтобы партия большинства хоть на что-то начала обращать внимание, приходится много выступать, убеждать и много задавать вопросов. Такова работа депутата.

 

 

– У «Единой России» более двух третей мест в Госдуме. Вы – оппозиция. Удается что-то решить или совсем все безнадежно?

– Конечно, удается. Еще не будучи депутатом, принимал участие в работе над законопроектом об отмене платы за телефонный роуминг. Не с первого раза, но все-таки мы пробили его принятие вместе с Федеральной антимонопольной службой. Сэкономили россиянам порядка 30 миллиардов рублей в год на оплате роуминга.

Осенью вдвоем с челябинским коллегой Валерием Гартунгом мы подняли с трибуны Госдумы вопрос о том, что уже несколько лет государство не индексирует пенсии военным и силовикам. Убеждали, что ситуацию нужно менять, что она подрывает доверие людей к власти. Ведь военный, в отличие от чиновника, не может сказать: я сейчас не могу выполнить свои обязательства, приходите через два года. 

В ответ мы слышали: нет денег, вы популисты. Проходит два месяца – и Президент заставляет их это сделать. 

 

– Через Президента, выходит, только смогли достучаться?

– Думаю, что Владимир Владимирович иногда смотрит заседания Думы. Или ему кладут на стол соответствующую аналитику.

Кстати, мы предлагали идею принять закон о защите прав оппозиции – чтобы, если все оппозиционные партии выступают против законопроекта, он рассматривался в особом порядке. В таком случае принимать, например, непопулярные решения будет гораздо сложнее. Но пока «Единая Россия» все эти предложения блокирует.

У нас много депутатов с огромным опытом, которые хорошо умеют аргументировать свою позицию. Валерий Гартунг работал в Думе всех созывов. Анатолий Грешневиков в законодательной власти более 30 лет, со времен Верховного Совета, огромный опыт работы у Галины Хованской. И все равно зачастую и им отказывают без объяснений. Это махина, которую, как кажется, не сдвинуть.

Но на самые вопиющие случаи у нас есть Сергей Михайлович Миронов, который в конечном счете может поставить вопрос на встрече с Президентом РФ. Как было, например, с вопросом об индексации пенсий работающим пенсионерам. Кстати, законопроект об отмене пенсионной реформы мы будем вносить снова. И снова убеждать.    

 

– Получается, Дума сегодня не «место для дискуссий», а все-таки «бешеный принтер»?

– Вот дискуссия как раз есть. И здесь надо отдать должное председателю Думы Вячеславу Володину. Еще в прошлом созыве он ввел «десятиминутки». Каждая фракция получает 10 минут на пленарном заседании, чтобы озвучить какие-то актуальные вопросы.

Это важно, это уже трибуна, и никто не ограничивает – говори что думаешь!  Еще одна инициатива Володина – на заседаниях Совета Думы, которые проходят перед сессиями, каждая партия может определить по четыре законопроекта, сроки рассмотрения которых нельзя сдвигать в графике. А такое случается сплошь и рядом, например, когда Правительство что-то вносит. Другое дело, что рассмотреть – еще не значит принять. Часто получается из серии: вы поговорили, а мы решили по-своему. 

 

– Разочарование от блокировки социальных инициатив еще не пришло?

– Разочаровывается тот, кто питал иллюзии.

У меня их не было.

Тут надо понимать, что работать депутатом оппозиционной партии и правящей партии – это две разные вещи.

Изменить законодательную базу может только большинство.

Мы, оппозиция, можем только содействовать этому, можем предложить, обосновать, профессионально подготовить решение. Но утверждает решение только большинство голосов.

 И наша задача, и я говорил об этом на выборах, – формировать большинство социально ориентированных депутатов. Говоря по простому: мы сможем Родину спасать, когда власть получим. А в меньшинстве наши возможности ограничены.

 

– Кто самые яркие депутаты-свердловчане в Госдуме? Что их отличает?

– Один из самых влиятельных, конечно, Павел Крашенинников. Человек с огромным опытом, глава ключевого думского Комитета по государственному строительству и законодательству, через который проходят все знаковые законы. Кстати, именно его Комитет часто представляет законы, с которыми наша партия не согласна категорически. Но Крашенинников – профессионал от юриспруденции, это надо признать. Единственное, чего ему, на мой взгляд, не хватает – он не местный, не из нашей области. А для депутата очень важно чувствовать пульс жизни именно своего родного региона. По активности выделяется Андрей Альшевских. У него достаточно въедливый подход, хоть он и единоросс. (Смеется.)

Андрей часто выступает с замечаниями по законопроектам, даже по тем, которые вносит Правительство. Яркий депутат Жанна Рябцева – она такой флаг «Единой России», всегда искренняя, эмоциональная, живая. Ее позиция заслуживает уважения. Максим Иванов – эффективный лоббист и хороший коммуникатор. Если не ошибаюсь, за прошлый год именно он как депутат «пробил» больше всех средств на регион. Зелимхан Муцоев – гуру южного направления международной политики. Он из тех, чье влияние строится не на трибуне Госдумы, а в ее кулуарах. Николай Езерский – опытный промышленник, которого, что называется, «на мякине не проведешь».  

 

–  Значит, сначала надо взять власть, а потом Родину спасать. Но ваша партия пока в меньшенстве во всех парламентах: федеральном и региональных. Как Родину спасать?

– Сложно Родину спасать, если конституционное большинство за партией власти. Но я уверен, так будет не всегда. Люди видят разницу между обещаниями и их выполнением.

Люди понимают, кто занимается откровенным пиаром, а где происходит настоящая кропотливая работа. Возможно, она не слишком заметна. Но наш народ на мякине не проведешь. Особенно уральцев. Да, пока мы избрали тактику работы на упреждение.

Если не получается убедить большинство не принимать откровенно вредные, ошибочные и глупые решения, то надо хотя бы предавать их огласке.

И это тоже маленькие победы.

Надо задавать неудобные вопросы.

Надо акцентировать внимание депутатов по узким местам.

Надо предостерегать. 

Моя задача – стараться внести как можно больше правок в принимаемые думским большинством законы. Правок в пользу социальности, полезности этих законов. Реальной заботы о людях, защиты наших людей. И я об этом откровенно говорю и буду говорить со всех трибун.

И если даже они меня сейчас не послушают и наступят последствия, о которых я предупреждал, то в следующий раз в похожей ситуации те же представители правящей партии подумают, стоит ли наступать на те же грабли.

Это сложное и кропотливое занятие. Но таков удел оппозиции. Место силы для слова. Вот тут слово – точно главное оружие политика. И это должно быть честное слово.